тропам Швейцарии, хотя и они зачастую опасны, — это тяжелое дело. Если чувствуете, что не сможете, не выдержите — оставайтесь здесь и ждите возвращения группы, вас никто не осудит.
Чеботарев обвел ребят пытливым взглядом. Все молчали.
— Ну что же, значит, жаждете приключений? Только потом не нойте и не причитайте!
Конечно, тропы к эпицентру взрыва давно уже любознательными учеными проложены, люди туда часто наведываются. Теперь рядом и нефтедобыча идет. Но по существу ничего не изменилось.
Ночью, когда тьма окутала ближайшие деревья, расселись на скамейке возле дома, глядели на звезды и грелись у небольшого костра. Погреться подошли и хозяйский пес Портос, помесь овчарки с лайкой, и кот Беня, огромный черный котяра с белой грудью и белыми туфельками на лапах.
— Позвольте присесть, — мурлыча, спросил Беня.
Ребята онемели.
Эдик даже сполз на землю, его высокий рост мешал ему разглядеть кота.
— Вечно ты посетителей ошарашишь, — возмутился Портос.
Девочки тихо взвизгнули.
Подошедшие Чеботарев и Шамшурин расхохотались, увидев немую сцену в духе Гоголя.
— Я же предупреждал, — сказал Иван Васильевич, — что чудес будет много.
— Какой же ты красавец, — сказала Лиза, опускаясь радом с Эдиком на землю и обнимая кота. — Можно тебя погладить?
Эдик странно покосился на Лизу, а Беня промурлыкал:
— Конечно! — и уселся на колени к девушке.
— Вечно ты со своими нежностями, — проворчал Портос и улегся у ног хозяина.
— У Чейза, — сказал Петр, прочистив пересохшее горло, — есть детективчик, где веселый пес Виски вполне разговорчив.
— А у Стругацких — говорящий кот, — ответила Надя.
— Ну вот, — обиделся Беня, — опять этого старого маразматика вспомнили! У меня память прекрасная! Хотите, я вам одну веселенькую историю расскажу?
— Хотим, — ответили ребята хором и приготовились слушать.
— Года три назад сюда приехали америкозы.
— Американцы, — укоризненно поправил Шамшурин и прикрыл глаза, чтобы не расхохотаться.
— Ну да. Приехали они фильм снимать. Как они говорили, «о великой русской поэтессе». Она, поэтесса эта, там у них давно уже застряла. Книжки русские писала. Ну, вот они ее и решили великой объявить. А как это сделать?
— У них это раскруткой называется, — проворчал Портос.
— У нас теперь тоже, — с горечью сказал Чеботарев. — Всякая бездарь себя гением объявляет и давай раскручиваться.
— Так вот. Раскрутить ее они захотели с помощью самого могущественного искусства — телевидения. Приехали к нам о ней документальный фильм снимать.
— А к вам зачем, — удивилась Лиза, — из Америки?
— Э-э. Они решили, что русская поэтесса должна шаманить, понимаешь ли. Развели тут костер. Местных жителей в какие-то шкуры нарядили, бубны им раздали, вокруг костра поставили, а ее в эдакой…
— Тунике, — подсказал Шамшурин.
— Вот-вот. Заставили ее в бубен стучать и через костер прыгать, при этом она еще и стихи должна была читать. Жуть.
Хохотали все. Иван Карамзин даже повизгивал от восторга.
— Ну, дуболомы! Ну, кретины. А медведь по улицам в ушанке не ходил?
Александр Данилович посерьезнел.
— Понимаете, она, может, и не гений, но поэт неплохой. Я ее спрашиваю: « Ирина, зачем тебе в твои пятьдесят через костер прыгать и под бубен выть?» А она мне отвечает, в Америке иначе, мол, нельзя. Хорошо хоть у нее фигура сохранилась и ножки ничего, а то ведь представляете…
Картина была столь зримая, что вызвала новый взрыв смеха.
Съев с большим аппетитом на ужин картошку с грибами и хрустящими солеными огурчиками, все разошлись спать, но долго еще обсуждали увиденное и услышанное.
Чеботарев поднял свою команду на рассвете.
— Тут один местный товарищ пообещал нас довезти на своем чудо-тракторе до основной тропы, как мы ее называем, а дальше — пехом по бурелому, предупреждаю. Дисциплина — прежде всего, иначе я за вашу жизнь не отвечаю.
Бодрящее летнее сибирское утро как-то не вязалось со столь строгим напутствием.
Вдали над сопками медленно поднималось большое оранжевое солнце. Прозрачное сине-голубое небо прорезывали яркие, чистых тонов, розовые и рыжие лучи. От сосен тянулась волна прохлады и сочного запаха хвои, а на траве, как после обильного дождя, висели гроздья сверкающей хрустальной росы. Молодежь застыла в оцепенении, вдыхая, может быть впервые в жизни, чистейший первозданный воздух таежных просторов и впитывая красоту окружающего мира. Чеботарев хорошо понимал, что с ними происходит, и не торопил ребят.
Наконец с грохотом подлетел полутрактор-полутанк-полуджип. Но, прежде чем ребята полезли в него, Чеботарев предупредил:
— Парни берут палатки и провизию. Я — оборудование. Девушкам хватит своих вещей и ложек-плошек. Всем понятно?
— Понятно, — забубнили они и нехотя стали забираться на странное чудо техники.
Через час, когда Федор Федорович, веселый крепкий мужик лет пятидесяти, высадил их на таежной поляне, поросшей разноцветными дурманно-пахнущими цветами, Иван Карамзин, почесывая затылок, спросил:
— Федор Федорович! Откуда в поселке эдакое чудо?
— А, тут недалеко, километров за триста (по нашим меркам — рядом), городишко есть, а там парень живет. Ну, бандит, не бандит, а раньше он золотишком промышлял, это, понятно, дело нечистое. Вот, когда у него деньги появились, он что придумал? Создал мастерскую. Туда пригоняет трактора самые большие, какие у нас делают, договорился с разорившимся танковым заводом, гусеницы у них скупил, партию двигателей от джипов где-то раздобыл. Зафигачил в управление всякие компьютерные штучки, по бокам, видишь, везде видеокамеры понаставил, чтобы, понимаешь ли, безопасно было. Ну, в наш поселок по 500 долларов и сбагрил. «Вы, — говорит, — моей рекламой будете». Ну а мы что, такое чудо техники для наших мест на вес золота. Конечно, все схватили.
Иван только присвистнул и подумал: «Надо папашу на такой заводик разорить. По нашему бездорожью — золотое дно».
— Как парня зовут?
— А Митяй. Дмитрий Пестрецов. В городе N его все знают.
Федор Федорович помахал ребятам рукой и, развернув свой трактор, умчался обратно.
Чеботарев заставил ребят очень тщательно обустроить базовую стоянку. Проверял, как закреплены палатки, как обустроено кострище, каков подход к лагерю и удобен ли обзор.
— Спим — в одной палатке девочки, в другой я и мальчики. Отбой в 11 часов. Подъем — в 7 утра. Но мы, мужчины, дежурим по очереди ночью с 11 до 6 утра. В 6 встают девочки, отчищают то из посуды, что не успели вымыть или почистить накануне, и готовят завтрак. Работа
